Мы уже давно разорвали себя на внешнего и внутреннего человека. Внешний ходит на работу, подлизывается к начальнику, добивается каких-либо благ, но мы истово надеемся, что в нас живет еще другой, внутренний человек – истинный, до которого мы всю жизнь пытаемся добраться, и считаем, что почти никогда не бываем самими собой. "Ты всегда был у меня, - писал Августин, обращаясь к Богу, - только я сам у себя никогда не был". Так мы и ходим в разорванном состоянии, даже саму догадку о другой жизни, о другом человеке, живущем в нас, понимая как исключительность, и восклицаем постоянно, (но чаще всего, конечно, шепчем): Это я, Господи! Это я
